А веру ты в себе отыщешь сам

Поздравляем с Юбилеем нашего замечательного автора, поэта Дмитрия Зотова!

Предлагаем вашему вниманию статью Валерии Салтановой «А ВЕРУ ТЫ В СЕБЕ ОТЫЩЕШЬ САМ».
https://stihi.ru/2023/01/21/1206

Говоря о поэтическом таланте, вникая в глубины чьего-то творчества, мы сегодня нередко забываем, а то и вовсе не учитываем главного, пожалуй, признака дара – художественной самобытности поэзии того или иного автора. Самобытность эта проявляется буквально во всём – в форме и слоге, лексическом составе произведений и выборе тем, в эмоциональной наполненности и способе подачи этих эмоций, в отношении к жизни, в понимании основных философских категорий и нравственных констант, в метафорическом составе стихов, в стилистических приёмах и жанровых особенностях и ещё во многом-многом другом, что отличает один авторский голос от всех иных. Именно в наши дни этот момент мне кажется особенно важным и остро обозначенным, когда нас просто засыпало-завалило несметное количество единообразных стихов, перепевов-переплавов одних и тех же тематических конструкций и смысловых разворотов и увеличивающихся в геометрической прогрессии стихоплётов-клонов всех мастей, полов и возрастов. Что на Стихире, что в ВКонтакте, что в литературных журналах таких вот авторов, не имеющих лица, нынче пруд пруди, и читатель, кажется, совершенно потерялся в этом однотипном мутноватом потоке.
И хотя все поэты условно делятся на хранителей – то есть консерваторов, выстраивающих свои поэтические искания в русле уже созданного до них и таким образом передающих опыт поколений потомкам, – и пионеров-первопроходцев, пробующих новые стили и жанры и экспериментально расширяющих рамки допустимого и общепринятого, тем не менее каждый истинный поэт непременно в чём-то является абсолютным новатором, способным совершить тот самый разрыв шаблона, для чего необходима изрядная смелость и авторская индивидуальность. Такой смелости и индивидуальности у среднего рифмоплёта нет, и его удел как раз – бесконечный шаблон, бесконечное пережёвывание банальностей, причём то, что у кого-то это выходит хуже, а у кого-то лучше, сути не меняет.
Автор, о котором я хочу рассказать, как раз из тех, кто способен в стихах на поступок, кто идёт собственной, неторёной дорогой и при этом мощно продолжает традиции русского классического стихосложения. Такое под силу не многим. Это – саратовский поэт Дмитрий Зотов, которому сегодня исполняется шестьдесят лет. Какая красивая дата – уже многое позади и ещё столько сил и вдохновения в душе, что впору вступать в новый этап жизни, этап хорошей и полнокровной зрелости!
Впрочем, условное определение «саратовский поэт» лишь говорит о географии проживания, но не передаёт тех высот и горизонтов, что способны вместить в себя зотовские строки, ибо их окоёмы простираются далеко за пределы родного поэту Саратова.
Так он сам говорит о поэтическом труде в стихотворении «Поэту»:

…Твой дар – руки творящей дань.
Крылу, перу не нужен роздых.
Хлебнуть средневековый воздух
Уже готовится гортань.

Когда тебе свой белый флаг
Смиренно принесёт бумага,
Не торопись с чернильной влагой –
Господь решит, когда и как.

И так – рассказывает о своём детстве: «Мне выпало родиться в семье, где книги составляли неотъемлемую, если не сказать – важнейшую часть существования. Книг всегда было так много, что если бы домашние библиотечные фонды неестественным образом (революции, войны, репрессии и пр.) не обновлялись, то их хозяевам пришлось бы жить «на улице». Шкафы пустели после очередных социальных катастроф, но потом снова наполнялись, и к старым полкам прилаживались новые. Книги и сейчас отвоёвывают всё новые пространства наших жилищ». Но и без этого признания нетрудно было бы понять, что автор родом из семьи образованных людей. Как понять? Конечно же, по его стихам – лексическое богатство, эрудиция и кругозор, способность мыслить философски, особая, глубокая и без жеманства культура речи выдают высокое происхождение автора, можно сказать, белую кость. И то правда – все предки Дмитрия Борисовича были педагоги-врачи-инженеры, и даже те, что из крестьян, тоже перебрались в город и выучились различным профессиям. Дед и прадед по отцовской линии были математиками и успешно преподавали эту науку на протяжении всей своей жизни. Пятеро сыновей прадеда имели высшее образование, а дед Дмитрия ещё и окончил консерваторию по классу рояля и прекрасно музицировал. Бабушка по папиной линии преподавала в начальных классах, мама и бабушка по материнской линии были филологами и преподавали русский язык и литературу, а дед по материнской линии, Казимир Иеронимович Пиотровский, был сыном польского дворянина, генерал-майора, сосланного в Россию за польское восстание 1863 года, и служил управляющим банком. Да и сейчас нашего героя окружают люди неординарные: его горячо любимая жена – врач, кандидат наук, тёща – заслуженный учитель России, тесть был руководителем музыкальных коллективов, дочь окончила медуниверситет, а её муж – учитель истории, уже защитивший кандидатскую. В таком окружении близких по духу и разделяющих творческие устремления друг друга людей, наверное, даже поэту не придётся испытывать одиночества, ибо ему всегда будет на кого положиться и всегда будет с кем в полном понимании не только поговорить, но и подумать и помолчать, когда это необходимо. Наверное, только в такой обстановке и возможно написание одного из зотовских шедевров – стихотворения «Медитация»:

Закрой глаза и разожми ладонь,
Почувствуй, как на ней проснётся ветер
И как крадётся солнечный огонь,
Багровым в веки сомкнутые светит.

Сверни с большой дороги, где снуют
Охотники добыть чужой свободы –
Те суетные мысли, что возьмут
Твои часы, а после дни и годы.

Найди, куда убрать двух резвых псов,
Чтобы они грызни не затевали.
Их не разнять: что белому – любовь,
То чёрному – разлуки и печали.

Пусть смолкнет всё. Ослабленной струной
Утихнет в теле дрожь грядущей встречи.
…Неведомое встанет за спиной,
Обнимет и возьмёт тебя за плечи.

Вот эта способность всё видеть по-своему и придавать знакомому, привычному неожиданные смыслы и значения выдаёт в Зотове не только истинного мастера, но и большого поэта. Кстати, богатая и интересная родословная дала ему несомненную нравственную и духовную основу, столь прочно скрепляющую всё его творчество и угадываемую в сюжетах и жизненной позиции автора. Например, как эта заявка из стихотворения «Привычка жить»:

…За взмахом крыльев наблюдая,
Достичь высот,
Мёд жизни жадно выедая
Из тёплых сот.

Пусть в них потом гуляет ветер
И плавит зной.
Ты сделал всё на этом свете,
Войдя в иной.

Для меня поэзия Дмитрия – истинное наслаждение и великое открытие последних лет, и не сомневаюсь, что такие стихи совершенно необходимы современной России и способны обогатить и изменить в лучшую сторону и наших читателей, и нашу литературу в целом.

С немотою сердцу не ужиться –
Заскрипит пером, теряя влагу.
Белый снег над городом кружится.
Чёрный снег ложится на бумагу… –

эти удивительные строки – из стихотворения «Февральское», где выпукло проявлена ещё одна крайне важная, знаковая черта зотовской поэзии – неожиданная её парадоксальность, слияние несопоставимого, переплавка семантических и образных оксюморонов с последующим рождением новых смыслов. Недаром, ох, недаром Пушкин когда-то называл гения парадоксов другом! Парадоксальность мышления выдаёт живой, нестандартный и острый ум, без которого в поэзии не достичь настоящих высот ни с помощью витиеватых образов, ни путём игры слов. Ум поднимает поэта на ту высоту, откуда он может говорить о многих, самых недоступных обывателю и самых невероятных, нереальных, запредельных вещах и понятиях.
Впрочем, сухой ум мало что даст стихотворцу без горячего, неравнодушного сердца и ребяческого, чистого и открытого, восприятия жизни. И тогда возникает такое – светлое, глубокое, распахнутое – о России:

Как детская тайна проста,
Но сказочно непостижима,
Где смотрит Перун на Христа,
И вместе – на облако дыма.

Где совесть, поладив с душой,
Дорогу не сделает узкой,
Поскольку и кто, и какой –
А всё получается: русский.

Где вновь переправы мостят
С недавних пожарищ на небо
И юные судьбы растят
В ладонях молитвы и хлеба.

Где тройка несётся во мгле –
Лишь веером камни по краю...
Но сердцу – на целой земле! –
Я места светлее не знаю.

Способность говорить просто и тепло о самом дорогом, но так при этом говорить, что каждое слово буквально переворачивает душу, – немалую цену имеет. И бесконечно искать – искать изнурительно, неустанно, искать и откапывать в собственном космосе новые и новые повороты и смыслосплетения, открывающие читателю наново красоту этого мира, просторы духовных прозрений, молитвенные слёзы любви. Ведь вот так написать об обычном калаче может только поэт Божьей милостью («Калач»):

Плод исконных земных трудов
И венец полевых работ,
Он наградою быть готов
Всем, кто пролил на пашне пот.

Царству хлеба калач – отец!
Как бока его горячи!
Он целитель людских сердец
Материнским теплом печи.

Заслонит от голодных вьюг,
Уведёт от худой нужды.
Торжествует упрямый плуг
На просторах былой вражды.

Пусть пройдут ещё сотни лет –
Также вечен его закон.
От него к нам исходит свет
Древнерусских святых икон.

Конечно, этими примерами не исчерпывается всё творческое многообразие поэта Дмитрия Зотова – как и всякому крупному художнику, ему уготован большой путь, состоящий из разных, иногда непохожих периодов и этапов, в которые включаются и стихи о любви, и психологические зарисовки, и медитативные погружения, и поэтические отклики на произведения других авторов, и исторические ракурсы и контексты… Всего здесь перечислить просто невозможно, ограничусь лишь упоминанием об одном поэтическом цикле под названием «Песни полых холмов», написанном под впечатлением от трилогии английской писательницы Мэри Стюарт «Хрустальный грот», «Полые холмы» и «Последнее волшебство», в которой поэт уловил затейливые пересечения со своим внутренним миром. В этом совершенно нестандартном и полном магии цикле есть такое изящное и мудрое одновременно стихотворение:

Я тенью стал. Легенды обо мне
Всё множатся, не становясь при этом
Правдивее. Но в гулкой тишине
Я прихожу к провидцам и поэтам.

Когда земля набросит тёмный плащ
На звёзды, проносящиеся мимо,
Беззвучно поднимаются из чащ
Луна и птица – словно сгусток дыма.

Она летит к тому, кто видит за
Пределы, кто глядит в лицо предтечи.
Мои глаза – теперь её глаза.
И взмах крыла – мой шаг ему навстречу.

Смотри в огонь. Бумага на столе.
В окне тумана – призрачная вата.
Бьёт полночь. Ты один на всей земле.
Внимай тому, чему и я когда-то...

Вообще, когда читаешь зотовские стихи, всё время словно оказываешься в новом месте, в новом измерении, попадаешь в неожиданные ситуативные и смысловые контексты – настолько богат и объёмен мир его поэзии, бесконечно тематически и лирически разнообразен образный язык. Поэт видит человеческую жизнь в её развитии как часть прошлого и будущего, где вне связи с нравственным и духовным невозможна полноценная личность и где поэты – вечные скитальцы, говорящие «с камнями и травой» на их языке – способны приблизить человеческую душу к осознанию красоты Божьего мира, если созревшая в страданиях и труде душа готова будет воспринять не только грубо-бытовое и событийное течение жизни, но и её вечную и нежную сердцевину, основывающуюся на любви, сострадании, вере, надежде, великодушии…
Высочайшая требовательность к себе, щедрость души, глубокое понимание истоков и причин творчества, сути явлений и людской психологии, собственный, незаёмный взгляд на различные явления и историю, абсолютная свобода и независимость суждений и при этом филигранное мастерство, безупречное владение размерами и отточенность слога – всё это ставит поэта Дмитрия Зотова в один ряд с самыми яркими и признанными на сегодня представителями классической школы стихосложения. Причём сложнейшие смысловые ходы и многочисленные аллюзии, необычные метафоры и замысловатые сюжеты выполнены таким лёгким, поистине ювелирным и абсолютно естественным слогом, что диву даёшься, как автору удаётся совмещать несовместимое! И вновь понимаешь: истинный дар – это чудо, это Божья милость, и искать иное объяснение чуду помимо его божественного происхождения смысла нет. Только вдохнуть, внять, впитать каждой клеточкой – и раствориться в предлагаемом волшебном мире под названием «Поэзия Дмитрия Зотова».

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
* * *
Говорить с камнями и с травой,
Сердца пульс выравнивать прибоем.
Никогда не делаться толпой
И не ведать сытого покоя.

Потому что, голоден до фраз,
Урожай берёшь с чернильных грядок.
А ещё – веселье всякий раз
Оставляет горестный осадок.

И когда над пропастью листа
Покружит перо усталой птицей,
Ты поймёшь, что истина проста
И её одежда – власяница.

Лишь она сумеет возвестить,
Что над миром звёзд мерцает млечность,
И твоё последнее «прости»
Сделать первым шагом в бесконечность.

* * *
Память – знаток чёрно-белых лиц,
Вскрытых тайком дверей.
Память следит за полётом птиц
Стаей календарей.

Предпочитает сухой цветок
Свежему соку трав.
Хочет всему находить исток,
Первоначальный нрав.

В сумерках видит ясней, чем днём,
Любит неяркий свет:
С ним хорошо посидеть вдвоём,
Но если нет – так нет.

Каждую мелочь в себе тая,
Вытащить вдруг решит,
Попеременно – судьбы судья
И адвокат души.

ЛАВИНООБРАЗНО

Ветра новогодние песни петь
Устали. В глухой тиши
На крышах копится чья-то смерть.
Ползут ледники с вершин.

В каком неизвестно суде решат,
Что встретиться им пора:
Последний дюйм и последний шаг –
И плоть обратится в прах.

Иные скажут: «Летит на всех,
Тут шансы равны вполне».
Но – слышишь? – чей это тихий смех
Пропал в слуховом окне?

Лавины сходят за разом раз,
И чья-нибудь рвётся нить.
И только блеск твоих влажных глаз
Их может остановить.

* * *
Если б Бог задумался об аде,
Он бы не спросил у сатаны –
Просто б выбрал место в Ленинграде
Посреди одной большой войны.

Там, где горло стягивал гарротой
Голод тем, кто силы исчерпал,
Там, где косари нашли работу,
Пряча в капюшоны черепа.

Где страшней отчётов инквизиций –
Дневника страницы под стеклом:
В нём закрыты скорбной маской лица
Всех родных. И ужас входит в дом.

Некому воскликнуть: «Боже, ратуй!
Меч в руке карающий сожми!..»
Холод застывал в глазницах статуй –
Тех, кто были только что людьми...

Тем, кто выжил, многого не надо –
Сухарей и спичек про запас,
Да ещё сознания, что ада
Можно не бояться в смертный час.

ТВОРЧЕСТВО

В святилище темно и пахнет дымом,
Попрятались куда-то божества.
Довольствоваться лишь необходимым
Ты вновь не смог. Заветные слова
Колышутся, как призрачные тени,
Мечта которых – плоть из-под пера.
Но в пустоте теряются ступени,
И, видно, не пришла ещё пора
Пронзительного посвиста свирели
Над колоколом в клетке костяной
И песен, что рождаются в метели
И в птичий хор вплетаются весной.
Когда же труд воздаст твоей отваге,
То станут, вторя горним чудесам,
Вином – чернила, хлебом – лист бумаги.
А веру ты в себе отыщешь сам.

СТАРАТЕЛЬСКОЕ

Мой золото молчания в реке,
В которой рыбьи полости гортани
Пытаются поймать своё дыханье
И мечутся в серебряном садке.

Копи в себе отчаянье немых.
Несказанное копится пластами
И оседает белыми листами,
Как первое пришествие зимы.

Не веруя в случайное, дождись,
Когда в душе опять сгустятся тучи
(Чтоб тяжесть ноши понял невезучий),
Пролить свои чернильные дожди.

Мой золото молчания. В лотке,
Истёртом о наждак пустой породы,
Сверкнёт однажды миг твоей свободы
Любовью к новорожденной строке.

Общественная деятельность

Контакты

410048, г. Саратов
ул. Тульская, 17
rsp-asouz@mail.ru
© 2018 Все права защищены.

Please publish modules in offcanvas position.