Материалы
Юлия Клюева Ты - любовь моя последняя...
Иногда любовь даётся как дар. Она есть, и ее не может не быть. Она проходит сквозь годы, только усиливаясь и бесконечно углубляясь. Сердца стоят друг против друга, вначале только касаясь, со временем же срастаясь до полного единения.
Федор и Галина прожили вместе уже двадцать лет. И каждый вечер после работы сидели на кухне за маленьким столом, соприкасаясь локтями, говорили о важном и не важном, выслушивали друг друга, выразительно молчали и были абсолютно счастливы. Даже старая боль молчала, была купирована и временем, и бессловесным договором - не вспоминать. Только столик на кухне укорял своим малым размером и их особым единением, потому что за ним так и не сел третий, не болтал маленькими ножками, и не размазывал ручками каши.
Маленькие ножки - это особая радость. Даже когда крошечный человечек и научится ходить, и даже бегать, они, эти ножки, первые два – три года живут своей отдельной радостью. Если оторвать от пола бегущего малыша, ножки еще несколько секунд бегут в воздухе. Наверное, поэтому детишки так любят их разглядывать. Каждый пальчик - маленькое чудо, которое бесконечно можно целовать взрослым, и самозабвенно мусолить маленьким. Даже сам звук босых шлепающих по полу ножек похож на симфонию особой, преумноженой жизни. Потому что теперь двое видимо и ощутимо одно, нераздельно и вечно едины в этой живой капле жизни, подаренной просто так, от бесконечной любви неба.
Но ножки не побежали. За двадцать лет было пройдено все, включая сложные операции. В свои пятьдесят Федор достиг многого, поэтому не жалел для жены ни денег, ни сил. Но природу не обманешь... Надежда уходила постепенно, а после сорока свернулась в точку и мертво легла на дно сердец. Правда, оставалась музыка сердец для них двоих.
***
Боль вернулась вдруг, когда одна из подруг Галины родила "поскрёбыша". В свои сорок три года Галина взвыла так, как никогда в жизни. Федор смотрел на неё особым взглядом. Смотрел и молчал. Говорили только его руки, отдавая нежность и силу чувств.
Жена молча сворачивалась в вымученный жгут боли. Только по ночам Федор иногда ощущал, что жены не было рядом, хлопал ладонью по отброшенному одеялу, по мокрой подушке. Потом поворачивался на бок и изо всех сил не позволял себе идти за ней в ванную.
В какой-то момент Галина пошла в храм. Федор даже вздохнул, теперь он перестал бояться, когда она закрывалась от него по ночам. А еще это дало ему возможность в какой-то момент заняться и своим здоровьем: в последнее время старая язва сильно кусала.
Тихо прошёл ещё год. Галина не пропускала ни вечерних служб в субботу, ни воскресных утренних. Федора она за собой не тянула. Просто молилась о них, и этого ей было достаточно. Иногда она переставала молиться словами, и всю боль молча упирала в небо. Это несколько облегчало, но не исцеляло.
Жизнь шла своим чередом. Ничего не менялось, только стало тише и внутри, и вокруг. Странно зависшая тишина в жизни вначале даже радовала. Но в какой-то момент Галина почувствовала тоску от этого затишья. Как перед бурей. Только в этой тоске, вопреки здравому смыслу, не было для нее безысходного страха, но особая, живая надежда.
....
Как мгновенно меняется жизнь.
После обследования Федору поставили безоговорочный диагноз: рак. Срочная операция показала наличие метастаз. Началась борьба со смертью. Он выслушал приговор, как слушал когда-то стрельбу на границе, где в свое время служил в армии. Просто принял бой, зная неравенство сил.
Теперь уже Галина обволакивала его сердце необыкновенной силой любви, соединенной с приближающейся вечностью.
...
Плохое самочувствие заставило Галину пойти в больницу. Она на несколько минут перестала слышать врача, когда он сообщил ей то, что уже и не должно было никогда прозвучать: беременность восемь недель. Радость вопреки смерти - таков дар небес.
Сросшиеся сердца зажили в особом бытии, когда минуты становились бесконечными памятниками проживания оставшихся капель жизни, теперь уже утроенной.
...
Федор дождался не только рождения дочери , но и увидел, как та сделала первые шаги. А еще Верочка давал силы терпеть пытку распада пораженного недугом тела.
По ночам боль высверливала нутро с особой силой, и Федор знал, что сможет мог заснуть только после укола наркотика. Тогда он вставал, чтобы попросить Галину сделать укол, приоткрывал дверь в детскую, где жена спала особым вымотанным сном матери. И… опять прикрывал дверь. Пошатываясь от слабости, он возвращался на свою кровать, потихоньку включал радио и заставлял себя слушать передачу с ложной сосредоточенностью, которая хоть как-то обманывала боль.
Какая сила держала Галину на ногах, было ей не понятно. Скорее всего, это была необыкновенно возросшая сила любви. Она почувствовала, как много даёт ей эта любовь, когда однажды случайно заглянула в детскую. Федор держал ослабевшими исхудавшими руками дочь. Потом он приподнял ее повыше, и глядя ей в глаза, тихонько пропел:
- Ты - любовь моя последняя, боль моя...
Сердце женщины провернулось в груди, распалось на атомы, собралось воедино, и... стало иным. Особая новая сила не дала ей отступить. В комнату Галина вошла с улыбкой.
***
Днём, когда были силы, Федор входил в комнату дочери, клал ее на диван, сам рядом приваливался на подушки и начинал ей петь под гитару. Галина с удивлением слушала романсы, которые он напевал младенцу.
Однажды он сказал ей: « Я помню себя очень маленьким. Мама меня купала в тазике перед печкой. Помню языки огня, тепло и мамины руки. Я хочу, чтобы Верочка запомнила меня, может быть, мои песни, мои руки. Она запомнит...»
Эти выходы в детскую становились все реже. Галина повесила Федору в комнату икону его матери: старенький образ преподобного Сергия с окладом из фольги и маленькой свечечкой за стеклом. По ночам он смотрел на неё, и эта икона постоянно вела его по прошлому. Что там были за встречи, Федор ей не говорил. Только однажды Федор остановил Галину, убиравшую в его комнате, и сказал: "Сильно я виноват перед матерью. Был момент, напрасно ее обидел... Позови священника..."
Исповедь была долгой. Уже прощаясь с Федором, батюшка приоткрыл дверь, и Галина услышала, как он попросил Федора обращаться почаще к преподобному Сергию, особенно по ночам, когда остаётся только боль и одиночество.
Через несколько дней Федор утром позвал жену:
- Ты знаешь, я человек без излишних фантазий. Только не знаю, что сегодня ночью было со мной. Я увидел слева от меня кого-то очень страшного и чёрного. Это был какой-то ужас. Я даже не мог пошевелиться. Но тут преподобный вышел ко мне, взял за правую руку и повёл куда-то. И мне стало так хорошо-хорошо... Думаю, мне уже не долго осталось.
Галина посмотрела на икону только с одной мыслью: он не должен умереть без неё.
***
Через три дня она укладывала Верочку спать, когда почувствовала, что Федор ее зовёт. В тот день он уже не вставал. Галина оставила ребёнка в коечке и пошла к мужу.
- Ты звал меня?
Он слабо покачал головой:
- Нет, только думал. Прости, что оставляю тебя одну, с ребёнком. В этом я виноват перед тобой.
Галина присела на край кровати:
- О чем ты? Я самый счастливый человек. Ты мне дал самое главное: себя и ребёнка.
Федор слабо коснулся ее руки, потом притянул руку к своим губам и поцеловал:
- Спасибо тебе за все.
Галина видела, как трудно давались ему слова, дыхание было тяжелым. Через несколько секунд Федор продолжил:
- Не волнуйся. У тебя все будет хорошо. Все будет хорошо.
Лицо его вдруг посерело и свелось судорогой боли. Галина поднялась.
- Сейчас я уколю тебя. Потерпи.
Галина дождалась действия лекарства. Лицо мужа разгладилось. Он прикрыл глаза и стал проваливаться в сон. Она прикрыла за собой дверь и вернулась к Вере.
Девочка заснула быстро. Минут через двадцать Галина вернулась к Федору. Он хрипло и редко дышал. Наркотический сон не прерывался. Дыхание становилось все реже. Стало тихо. Тело мужа вытянулось. Женщина перекрестилась и не заплакала.
С остановившийся дыханием она уложила ровно ещё тёплое тело мужа, прикрыла его глаза, сложила руки. И ушла к иконам...
Тёплый комочек в кроватке в ту ночь ни разу не проснулся.